koriolans

Между тем за окнами самая прекрасная осень.
Пару недель назад нам вроде уже показали, что нас ждет в ближайшее время: ветра, снега, туманы и депресняк...
А тут вдруг дали передышку.

Пахнет листьями и землей.
На уже облетевших рябинах, в переплетении оголенных прутьев гроздьями висят ягоды - счастье, почти рай для оставшихся зимовать птиц.
Последние два дня тепло до неприличия.
Переходя Смоленку, люди перестали втягивать голову в плечи и ежиться от всестороннего питерского ветра.
А вечером в небе видны звезды. И огромный молодой месяц над горизонтом.
Осень.

Андреевский бульвар славен многими штуками - музыкантами, попрошайками, музыкантами-попрошайками, кафешками, магазинами и магазинчиками, рекламщиками, сующими бумажки с информацией о страшно прибыльном бизнесе и бесплатном сыре в мышеловке...

Полгода я шарахался от голоса, который настигал меня примерно на полпути на работу и проникновенным женским шепотом говорил: "Кофешоп кампани - кофе для тебя!"

Сегодня громкоговоритель от какой-то конторы, которая дает деньги взаймы, внезапно сообщил мне:

- Для получения денег нужен Колька Басков!

Я несколько обалдел от такого реприманда.
Подумалось: а Филька Киркоров вам не нужен?

Только пройдя несколько шагов, я допер, что Колька Басков тут вовсе ни при чем.
Просто встроенный в меня матушкой-природой слуховой аппарат дал сбой - ну или у рекламщиков были сильные фефекты фикции.

Нужен им был вовсе даже и не Колька Басков, а вовсе даже и ( Read more... ).

Ну, вот оно и пришло!



Попробуем расслабиться и получить удовольствие - несмотря на испепеляющую жару, невыносимую духоту, несмотря на комаров и мух, а также прочие аллергии и радости.

В конце концов, цветущие сады бывают раз в год, а вино из одуванчиков созревает как раз сейчас, в этот самый месяц, который всегда проносится мимо как неуловимый Джо.

Ну и конечно же в это время наш городишко - самый прекрасный город на земле. Ночь мягкой рукой лишь касается шпилей, вздыбленных мостов и верхушек деревьев, - и тут же начинают свою песню утренние пичуги, как будто и не засыпали. Свет лишь на мгновение отлучился по делу - и тут же вернулся, чтобы вновь открыть город над вольной Невой сонному взгляду случайного прохожего.

"Здравствуй, Ленинград!.."



Пы.Сы.(почти в тему) Мы вчера посмотрели "Время женщин" в БДТ; кого интересуют впечатления - спрашивайте, отвечу :-)

Каждое лето меня высаживали на грунт - к бабушкам на дачу.
Контингент там был так себе - бабульки и дедульки + детвора типа меня (старше и младше).
По выходным приезжали родители детворы, становилось шумно и многолюдно, а на неделе было тихо-тихо, только самолеты летели высоко-высоко каждые 15 минут "на МурмАнск" (как говорил соседский дядя Женя).

За три летних месяца я так успевал привыкнуть к загородной жизни, что возвращение в город было практически переселением в иную жизнь, в параллельную вселенную. Снова надо было привыкать к метро (а ведь с электрички в "Рыбацком" сразу попадал в машинизированное подземелье - что может быть бОльшим контрастом пасторальным грядкам и широкому небу!), привыкать к лифтам, пешеходным переходам, к школе и урокам...
Да и люди в этих мирах жили разные. Ну как можно представить себе на даче, скажем, строгую школьную учительницу Татьяну Алексеевну? А в городе - тетю Веру, все лето проползавшую каком кверху в растянутых трениках на своих шести сотках?

Иногда миры все же пересекались.
Как-то раз, например, я встретил в городе заядлого грибника дядю Витю. Он подрабатывал гардеробщиком в каком-то учреждении, куда мне приспичило пойти (кажется, это была то ли поликлиника, то ли какой-то дом культуры).
Дядя Витя и на даче-то был знатным тормозом и с трудом узнавал меня, а когда я поздоровался с ним в городе ("Здрасьте, дядьвить!"), то у бедного дедульки натурально случился приступ каталепсии. Видимо, крепко его замкнуло - видел-то он меня в параллельной вселенной, а тут вдруг Евклид встретился с Лобачевским - и все. Программа выполнила недопустимую операцию и была закрыта.

Но самое сильное мое впечатление такого рода связано с другой дачей. Точнее, с участком под Сиверской, где мы в "лихие девяностые" "садили картошку", чтобы как-то выжить, ибо жрать что-то надо было.
С участком тем связано много всего интересного - может, как-нибудь расскажу. Сейчас же - о "коротком замыкании", которое произошло со мной там.

Была уже довольно поздняя для дачи осень - видимо, начало октября. Уж не помню, какие дела не позволили родителям и мне вовремя выкопать всю картошку, но факт остается фактом: к началу октября часть урожая была еще в земле.
Мама заболела, папа мотался по бесконечным командировкам, у меня началась школа, а урожай между тем пропадал - со дня на день должны были ударить заморозки и - прости-прощай!

"На дело" отрядили меня и - внезапно! - папину тетю, мою двоюродную бабушку, Екатерину Николаевну, в просторечии тетю Катю. Тетя Катя была довольно бесцеремонной особой, очень активной и напористой, с характером. Но это была дама, как говорится, комильфо: строгая, опрятная, в чем-то даже чересчур.

О том, что что-то не так, я стал догадываться на Варшавском вокзале, где мы с тетей Катей встретились. Нет, ничего особенного в ее облике не было, все как всегда. Но тут до меня внезапно дошло, что через два часа тетя Катя будет стоять на нашем участке. И помогать мне копать картошку.
И вот тут меня несколько замкнуло. Не как дядю Витю, но все-таки довольно сильно. Представить тетю Катю вне города было непосильной задачей. Тетя Катя и земляные работы - это было что-то совершенно несовместимое.
Мы добрались до Лампова (следующая за Сиверской остановка), пошли к участку по раздолбанной дороге, обходя лужи. Тетя Катя о чем-то трещала. Это была еще одна ее черта - она трещала без умолку обо всем: о политике, о Санте-Барбаре, о смесителях для ванной, о соседке снизу и соседе сверху, о том, что в магазинах опять пропала соль, а цены взлетели...

Было пасмурно, холодно и промогзло, вот-вот должен был пойти дождь. Когда мы добрались до участка, уже моросило.
Переодевшись под дождиком, мы начали копать. И вот тут меня замкнуло окончательно. Тетя Катя каком кверху копалась в земле, наманикюренными пальцами выковыривая из нее картофелины и кидая их в мешок. Полный сюр. Три мушкетера на Плющихе. Четвертый сон рабыни Изауры. Бесприданница наносит ответный удар.
Времени было мало - электрички ходили редко и, не поспей мы на нужную, до следующей при такой погоде ничего не стоило околеть.
Помыв руки на соседской колонке, мы закусили бутербродами и выпили чаю из термоса.
Картошки получилось довольно много: рюкзак, две тележки и большая сумка.

Темнело. Кое-как дотащились до станции. В город ехали уже в кромешной темноте.
Тетю Катю, видимо, тоже немного замкнуло, или же она просто устала - почти всю дорогу молчала.
Когда мы проезжали промзону, она вдруг сказала, глядя в залитое дождем окно:
- Как в блокаду...
- Что? - переспросил я.
- Жрать нечего, вот что! - отрезала она и снова замолчала.
Больше переспрашивать я не стал - знал, что тетя Катя о блокаде никогда не рассказывает, хотя прожила в городе все 900 дней.
- Поезд прибыл на Варшавский вокзал, просьба освободить вагоны, - пробубнил машинист.

Через час мы были дома. Миссия была выполнена.
Параллельные линии вернулись в свое нормальное состояние и продолжили путь.

Сонное летнее состояние, ничего не хочется, думалка не думает, крокодил не ловится. Только кокос растет - но это от нас не зависит. Это он сам по себе делает (и как это ему удается?).

Все как в тумане, и из тумана периодически выплывает нечто.

В метро, на "Василеостровской", компания итальянцев фоторгафируется на фоне двойных метродверей. Наверное, никогда не видели такого ("Итальянцы!", - как говорила со вздохом героиня Татьяны Пельтцер), поэтому очень радуются и чуть не прыгают от счастья, сшибая проходящих мимо угрюмых питерцев. Меня в том числе. Наблюдать за весельем со стороны приятно, поэтому я улыбаюсь и настроение неожиданно улучшается. "Братья Карамазовы" возвращаются из головы в телефон, где они живут уже второй месяц (читаются только в метро), голова готовится к походу до работы по жаркой улице.

На улице дует приятный ветерок. У барышни из рук выпадает рекламный листочек, заболтиво всунутый туда кем-то из несчастных людей, раздающих рекламу у метро. Барышня наклоняется, чтобы поднять выпавшее, но порыв ветра подхватывает листок, он улепетывает. Барышня разгибается, делает несколько шагов, опять нагибается, но листок, словно играя с ней, снова сбегает. Третья попытка оказывается удачной - прежде чем нагнуться, барышня наступает на беглеца, он трепещет, но оказывается в руках, а через мгновение - в урне. Не поверите, но питерцы в последнее время довольно часто доносят ненужное до урн.

У памятника Василию кого-то ждет паренек в два метра ростом - румяный, улыбающийся, пышущий здоровьем и силой. Тема про таких говорит: "Генофонд!" Прохожие оборачиваются, глядят на него, он глядит на проходящих мимо девушек, они - на него. Все улыбаются, играя в переглядки. Я наблюдаю за наблюдающими - особое удовольствие. Солнце отражается на лицах.

Захожу на рынок, чтобы купить бутылку воды на работу. Бабулька стоит у ларечного окошка, разглядывает пакетики с супом быстрого приготовления и считает медяки. На плечах у бабульки цветастый платок с тиграми. Продавщица нервничает - бабулька явно не купит много, а потенциальные покупатели проходят мимо и отовариваются у соседей-конкурентов. Наконец, бабулька выбирает пакетик, платит свои грошики, прячет добычу и кошелек в авоську, накидывает платок на голову (чем преображается до неузнаваемости - тигриный окрас делает ее седенькую головку большой и яркой) и трехает дальше.

За окном у меня шелестит огромная ива, по двору ходят церковные служки, клацают по клавиатуре издательские коллеги, щелкают мышки, скрипят сканеры. Слышен вертолет - где-то высоко, почти рядом с солнцем. Через несколько минут он сядет на газоне у Петропавловки, а я вновь буду ловить крокодилов в бесполезных текстах.

На Андреевском бульваре зима. Не прошло и полутора месяцев зимы календарной, как наступила климатическая. Или как ее назвать? Погодная? Ну, в общем, понятно и так. Зима, в общем. Несмотря на отсутствующую температуру (на градуснике натурально нолик!).

А зима не только на бульваре - но и во всем городе. Сплошной "СНЕГОПАТ", как намедни сообщил "Яндекс". Смоленка, между прочим, наконец-то замерзла, Нева вчера пыталась это сделать (сегодня, наверное, у нее получилось, но мне в ту сторону сегодня не надо, проверю завтра).

Посреди андреевскобульварной зимы, в сумерках, звучит голос. Бархатистый бас, поющий под гитару.
Голос с шапкой перед собой стоит против того места, где раньше был кинотеатр "Балтика" (а ныне страшный новодел с бронзовым истуканом некоего Василия на пушке).
Издалека не очень слышно, что именно поется, но когда подходишь ближе, то наступает когнитивный диссонанс:

Взмывая выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят!..

И все - басом. Глубоким и сильным.
При этом дяденька почему-то смещает акценты и тянет не те гласные, которые тянутся в канонической телеверсии:

Взмывая вы-ы-ы-ыше ели-и-и-и,
Не веда-а-а-я пре-е-е-еград,
Крылатые-е-е-е-е качели-и-и-и
Летят, летят, ле-е-е-е-етят!..

Самое сильное впечатление сегодняшнего дня, однако :-)))

Ну, вот и настоящая осень. Уже зябко, но еще не холодно. Уже сыро и промозгло, но при этом почему-то спокойно и легко.
Как будто кто-то выдохнул холодом, и все наполняется красками, а потом исчезает, оставляя после себя только черные ветви на сером небе.
Запах листвы, смешивающейся с травой, желудями, гравием, лужами, землей. Запах листвы на гранитных набережных.
И вода в Неве постепенно густеет, наливаясь, выходя из берегов, просачиваясь в промокшие от дождей питерские грунты, сначала по ночам, а потом и днем спекая их морозной твердью, словно извиняясь за весеннюю и летнюю свою игривость, которая смыла в Финский залив еще несколько миллиметров Петербурга.
И ничем не заполненное пространство, которое надо заполнять собой - потому что больше нечем.
Поднимается и стихает ветер.
Тишина. Только деревья изредка роняют листья, беззвучно и навсегда ложащиеся на землю.

Был у нас в школе преподаватель географии... В очках, с бородой, лет под 40. Не помню, как его звали, кажется, Боб Саныч, но на все сто не уверен. На днях, проходя по Среднему, я его вдруг вспомнил. Добрым словом. Впрочем, обо всем, как говорится, по порядку.

Год был, дай Бог памяти, 89-й. В начале первой четверти, когда Боб Саныч первый раз появился у нас в классе, мы внимательно слушали его, записывали то, что он говорил. Потом всё мало-помалу изменилось: народ просёк, что Боб Саныч не может управлять дисциплиной, и началась полная анархия. Но поначалу всё было серьезно. 

Перво-наперво Боб Саныч велел нам всем купить атласы и контурные карты.
- Лучше всего покупайте в "Недре", - говорил он.
- Где? - переспрашивали мы.
- В "Недре" на Среднем. Это магазин такой. Там всякие книги по геологии и географии продаются. Рядом геологический институт - так вот этот магазин к ним относится. Атласы и контурные карты там всегда бывают.
- А как туда доехать, в "Недру"-то эту? - интересовались мы. 
- Ну, например, на трамвае... 
Дальше Боб Саныч подробно объяснил, как именно доехать до "Недры". 

Когда, строго следуя его указаниям, я доехал до магазина, то увидел на нем огромные синие неоновые буквы: "НЕДРА". 
"Ну вот и она родимая, - подумал я. - Название, конечно, странноватое - недра... выдра... тундра-полундра... сколопендра какая-то! - ну и ладно, лишь бы атласы были".
Атласы и контурные карты действительно были в этой самой "Недре" в изобилии.

Несколько лет подряд я ездил туда, покупал необходимое. Потом необходимость отпала, а потом и магазин исчез, появилось на его месте что-то промтоварное, потом что-то продуктовое, потом магазин "Дети". Но всякий раз проходя мимо этого дома на Среднем, я краем сознания отмечал: "Здесь раньше "Недра" была... Я тут контурные карты покупал..." И вспоминал Боб Саныча...

И вот на днях... Вы не поверите, но все эти годы ваш покорный слуга даже не задумывался, что же это за "Недра" такая! А тут вдруг - осенило. И ведь про освоение недр кругом талдычат, и про недра природы мильярд раз слышал - и на тебе, ходил все эти годы не мимо "Недр", а мимо "Недры"!!!

Спасибо вам, дорогой Боб Саныч, за наше счастливое детство!

Воздух прозрачный, тихий и немного льдистый: земля еще не успела отдать весь холод, накопившийся в ней за зиму, а на Неве - ледоход.
Между тем солнце светит уже по-весеннему, а кое-где - и по-летнему. Птицы рассекают голубое небо в обрывках облаков.

За домами, там, куда не успело добраться солнце, зачем-то еще лежит снег, как будто надеясь пережить надвигающееся лето, цепляясь за недолгое время, отпущенное ему. Но и он, и лед на Неве, и холод, поднимающийся от земли, станут воспоминанием уже совсем скоро.

Наступает ночь, над городом загорается первая звезда и сразу же отражается в темных невских водах. Над ней проплывает ладожский лед, почти незримый во тьме, но отчетливо слышный - его шорох о гранит не перекрывают даже неизбежные городские шумы.

И - чайки. Они стоят на плывущих льдинах, глядя куда-то во тьму, не замечая ни непрерывного рокота города, ни тихого разговора льда с набережными, ни звезды в гаснущем весеннем небе. Они просто плывут по течению. Вперед. Всегда вперед.